Соло контрабаса: моноспектакль в Камерном театре

15, 16 и 17 июня на сцене Смоленского Камерного театра состоялась премьера спектакля «Контрабас» по Патрику Зюскинду. У Зюскинда – это сорок шесть страниц текста, местами непонятного из-за специфических терминов и профессиональной сферы. Спектакль – это фактически те же 46 страниц, почти без купюр, выученные наизусть и прожитые на одном дыхании. Это многокилометровый монолог, марафонская дистанция, которую исполнитель главной роли Никита Куманьков преодолел, незаметно перенеся за собой всех зрителей. И… как, уже финал? И зал рукоплещёт стоя.

Теория красных струн

Четыре струны контрабаса, подсвеченные красным фонарём. И большие, просто огромные, натянутые через сцену красные суперструны, связывающие всё и подчиняющие себе пространство, время и человека.

Безымянный герой Зюскинда – музыкант Государственного оркестра. Чёрный фрак, чёрный контрабас и чёрные туфли – обязательные атрибуты его выступлений – оказались на сцене раньше артиста.

Герой настоятельно просит послушать контрабас – самый важный инструмент в оркестре, неограниченные возможности которого, увы, не используют. Его партия так мала, что он может сыграть безукоризненно или пропустить половину нот – и никто не услышит. А ведь это самое страшное – когда тебя не слышат. Самое страшное для музыканта, не для контрабаса.

Мы слышим его сокровенные мысли, видим его мечты и разочарования, профессиональные и нравственные убеждения, погружаемся в его воспоминания, вкушаем его горький опыт. Он делится со зрителем всем, но так – будто говорит сам с собой. То фортиссимо, то пианиссимо. Он перебирает струны своей души, зажимает или даёт звучать в полную силу. Но ни разу не фальшивит.

Здесь есть романтическая история и трагическое мировоззрение, есть лирические нотки, доходящие до интимных откровений, широкая гамма чувств и широкая гамма рассудочности (от высокой философии в разговорах об искусстве до приземлённого материализма, когда речь идёт о его бренной жизни), игра на самолюбии и тонкий юмор.

И регулярное перетягивание струн на сцене и струн души. Герой словно настраивает свой инструмент: и настроение скачет из одной тональности в другую, а мысли блуждают, как пальцы по струнам.

Соло контрабасиста уводит зрителей за собой, погружает в себя и раскрывает секреты его жизни, в которую никак не может пробиться простое человеческое счастье.

«Мне 35, я же просто-напросто могу ещё влюбиться!»

И любовь приходит к нему. Нежный и чистый образ, к которому он так хочет приблизиться, но не позволяет себе прикоснуться даже в мечтах. И роковая и мучительная страсть, воплотившаяся и реальная, причиняющая душевные и физические страдания, которую он от себя гонит. И которая понимает, что не нужна по брошенному на пол шейному платку и разговорам о контрабасе. O mezzo mio...

Разве может он прикоснуться к мечте огрубевшими, ничего не чувствующими пальцами с твёрдыми канавками от струн? Как-то он сжёг себе эти пальцы, а заметил, лишь когда завоняло палёной кожей...

Но разве любят только руками? Любят душой. Но ожог души распознать куда сложнее. Как понять, почему душа дурно пахнет: потому что горит или потому что тухнет?

«Если нужно сфальшивить, чтобы она меня заметила, то я так не могу».

Любовь к музыке, как самому прекрасному в жизни, и осознание себя, как бездарного ремесленника, который не создал ничего стоящего, и потому – просто не нужен.

Здесь звучит профессиональная и мужская ревность. Ведь так хочется сыграть весь концерт, а не довольствоваться маленькой партией, быть первой скрипкой, а не последним контрабасом, взять всё в свои руки и самому ковать своё счастье… Но в его руках только контрабас, и это неподходящий инструмент для того чтобы что-то ковать. Это уродливый, рахитичный, боящийся дождя и мороза «дядюшка», занимающий большую часть жилплощади, не дающий приводить в дом женщин и постоянно требующий заботы и внимания.

У героя сложное, основательно и неоднократно обдуманное, отношение к контрабасу, к музыке, к себе. Контрабас то полируют, то перевязывают траурной ленточкой, то украшают цветами, то запирают в ванной, чтобы побыть с женщиной.

Просто наказание, а не инструмент. Но почему и за что?

Это исповедь без покаяния, где герой разбирается в себе, как механик в пружинах и шестерёнках. Разгорячённый рассудок и холодный расчёт, психо- и мат-анализ, несовместимые с точки зрения логики, но легковместимые в поле зрение его души, дают герою понять нечто важное, о чём он готов крикнуть миру.

И на струнах повисший нарцисс

При этом герой не выглядит жалким, безумным или смешным. Нет, он обычный и вполне себе благополучный человек, государственный служащий, отличающийся от других лишь тем, что выполняет свою работу во фраке. Его жизнь расписана по нотам, подчинена оркестровой иерархии и социально защищена. Но почему-то он прячется от других людей за стенами со звукоизоляцией, за биографиями великих, но давно умерших композиторов, за партитурами бессмертных произведений. А ещё за звуками контрабаса: низкими, тягучими и дающимися ему с таким физическим трудом и нравственным усилием, как будто он вытаскивает их со дна глубокого тёмного колодца или со дна своей души.

Есть люди, которые гибнут, сделав что-то не подумав. Есть люди, которые хорошо подумав, так и не решаются сделать. А этот герой, хорошенько подумав о своей искалеченной жизни и придя к выводу, что виноват он сам, планирует свой разрушительный финал. Грандиозную смену координат, при которой вылететь из оркестра, где певице нужен режиссёр или директор, а не контрабасист, – это свобода. Свобода выбора.

И можно будет прийти к ней с букетом цветов:
– Я тот самый человек, что скомпрометировал вас...

Здесь очень хорошо чувствуется Зюскинд и неслышно играет «Arioso» Баха.

Но разве для того, чтобы прийти к любимой женщине с цветами, надо предварительно скомпрометировать её и разрушить себя?

С премьерой, Камерный!

Постановщики: Виталий Игнатенко (режиссёр) и Николай Агафонов (художник)
Музыкальное оформление – Владислав Макаров.
Балетмейстер – Александра Иванова.

Ольга Улита (Gorod67. biz)

Нашли опечатку? Выделите фрагмент текста с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter.